День начала Войны в воспоминаниях очевидца

Начальник отдела международных проектов Управления международного сотрудничества Георгий Геннадьевич Сергеев поделился отрывком воспоминаний своей бабушки, защитницы Ленинграда Елизаветы Львовны Москаленко о событиях  22 июня 1941 года. Стилистика повествования и пунктуация автора в тексте сохранены.

«…Ночь с 20 на 21 июня 1941 года. В Либаве (Латвия) полное затемнение. Летают самолеты, слышится стрельба. В городе Либава паника. Латыши-айсарговцы угрожают русским людям расправой. Немецкое радио передаёт угрозы в адрес нашей Родины.

Мы собрались уезжать, но Семен Ульфович и Роза (хозяева съемной квартиры) нас начали успокаивать, чтобы мы не волновались. Что будет с ними, то будет и с нами, так они говорили. Телеграммы (от мужа из Ленинграда) не было. Положение в Либаве стало угрожающим. Уже 21 июня все магазины были закрыты. В городе прошли зловещие слухи о приближающейся войне с Германией. Все же мы достали себе продуктов пообедать и поужинать.

С наступлением ночи с 21 на 22 июня в городе было темно, слышалась стрельба, а к утру начались пожары. Самолеты теперь летали и бросали бомбы. Горели дома. Люди выбегали на улицу совсем раздетые. Ничего не было ясного. Спросить о положении в городе не у кого. Паника охватила население. Латыши смеялись и простреливали из-за углов, сея еще большую панику в городе.

Утром 22 июня мы с Адой (маленькая дочь 3 лет) пошли на телеграф узнать о телеграмме от папы. На телеграфе нам сказали, что «началась война с Германией, и телеграф больше не работает. Берите ребенка и скорее уезжайте из Либавы».

Мы с Адусей побежали домой. Возле дома стояла нагруженная машина с вещами нашего соседа-подполковника армейской части. Он грузил свои вещи и семью к отъезду. Я схватила только вещи ребенка и выбежала на улицу. Машина еще стояла возле дома и оканчивала грузиться. Вышел подполковник со своей семьей и начал садиться в машину, чтобы уезжать. Мы с Адусей обе плакали и просили его нас взять до вокзала. Но подполковник был неумолим. Он не хотел и слушать. Тогда мы с Адусей встали впереди машины со слезами на глазах умоляли взять нас, и только шофер машины сжалился над нами и сказал своему командиру: «Вы как хотите, а я их оставить не могу». Он схватил Адочку и посадил в машину, а я быстро сама влезла в кузов.

Они тронулись с места и направились в сторону старой Либавы. В городе уже была стрельба. Кто стрелял и куда, нам было неизвестно. На Либаву летели самолеты. Они бомбили военный городок. Недалеко от железнодорожного вокзала нас высадили из машины. Мы остались на улице вдвоем с Адой. Машина уехала.

Виден был вокзал. Он был весь в дыму. На путях стоял поезд Либава–Рига. Люди толпились возле вагонов. Каждый стремился скорее сесть в вагон. Нам с Адой невозможно было подойти к вагону. Все переполнено беженцами. Возле вагона прибежали с винтовками два военных моряка. Они увидели наши растерянные плачущие лица. Мы были без вещей с маленьким узелочком. Тогда матрос открыл окно в туалет вагона и вначале кинул туда узелок наших вещей, затем, буквально с боем, впихнули нас с Адой в вагон. Убедившись, что мы в вагоне, они побежали дальше. Поезд тронулся от вокзала, набирая скорость. Либава в дыму. Мы уезжаем.

По пути из Либавы наш эшелон начали бомбить немецко-фашистские самолеты. Поезд долго задерживался на подходах к станциям. В это время немцы бомбили железнодорожные станции, и поезд задерживался на подходах к семафору.

Немецкие самолеты, возвращаясь из очередной бомбежки, летели над нашим поездом на небольшой высоте и обстреливали его из пулеметов. Появились первые убитые и раненые в нашем эшелоне. При въезде на очередную станцию к вагонам приходили санитары и уносили с вагона убитых и тяжелораненых женщин и детей. В нашем эшелоне мужчин не было. Они все остались в Либаве на вокзале.     

Везде, куда ни посмотришь, были горе и слезы ни в чём не повинных людей. Люди проклинали матерей, родивших таких фашистских варваров, которые не щадили никого. На подходе поезда к станции Лежава на эшелон налетели несколько фашистских самолетов. Поезд остановился, непрерывно подавая гудки. Люди выскакивали из вагонов и бежали подальше от вагонов, падая на бегу, и бросали все, что держали в руках. Немецкие летчики видели, что в эшелоне были только женщины и дети, но тем не менее продолжали стрелять из пулеметов и пушек. Люди падали, матери теряли детей. После налета самолетов оставшиеся в живых собирались в вагоне, неся на себе тяжело раненых детей и родственников. Убитые фашистскими летчиками люди оставались лежать на поле…».